• Два самых демократичных сообщества – журналистское и адвокатское, считает известный московский адвокат и учёный

  Мы встретились с Николаем Кипнисом в Ставрополе, куда он приехал в очередной раз, чтобы провести занятия высших курсов повышения квалификации адвокатов. Интересно было узнать мнение о сегодняшнем состоянии и перспективах развития адвокатуры человека, который представлен в юридической профессии сразу в нескольких ипостасях. Ведь Николай Кипнис - и преподаватель, и учёный, и практикующий адвокат, и член квалификационной комиссии адвокатского сообщества, в функции которой входит как приём новых членов, так и вынесение заключения по результатам рассмотрения дисциплинарных производств в отношении коллег.

 Наша справка:

Кипнис Николай Матвеевич.

Адвокат, член Московской городской коллегии адвокатов, член квалификационной комиссии Адвокатской палаты Москвы.

Кандидат юридических наук, доцент кафедры уголовно-процессуального права Московского государственного юридического университета имени О.Е. Кутафина.

Лектор Высших курсов повышения квалификации адвокатов РФ. С 2006 года ежегодно участвует в выездных занятиях в Ставрополе и Пятигорске.

– Николай Матвеевич, не считаете ли вы, что в системе юридического образования специализация адвоката осталась несколько обделённой по сравнению с коллегами? Есть множество специализированных вузов и факультетов, к примеру, готовящих выпускников напрямую для службы в структурах МВД. Совсем недавно в Ставрополе в одной из гимназий даже появились кадетские классы под эгидой Следственного комитета РФ. А откуда берутся профессиональные защитники?

– Можно сказать, что различные специализации сегодня на уровне вузов есть. В частности, в нашем Московском государственном юридическом университете имени О.Е. Кутафина с 2008 года существует Институт адвокатуры.

Сам я получил обычное очное образование в МГЮА, как назывался раньше наш университет. Прошёл стажировку сроком в девять месяцев по нормам тогда ещё советского законодательства под руководством очень опытного адвоката Светланы Михайловны Буниной. И считаю, что главное для того, кто хочет состояться в профессии как судебный адвокат, это опыт работы в коллегии с её классическими традициями. Как минимум полтора-два года нужно побегать по делам по назначению, это школа на всю жизнь. Живая практика в окружении коллег незаменима для начинающего адвоката, и в первую очередь для выпускника вуза. А уж потом, набравшись опыта, можно открывать и адвокатский кабинет, если есть такое желание.

Говорю об этом всем молодым адвокатам, многие из которых, сдав экзамен, сразу порываются открыть свой кабинет. Они считают, что это придаст им независимый статус. Но что получается? Начинающий адвокат, не зная всех нюансов этики, не умея общаться с доверителем, заключает соглашение, берёт деньги… Вот с этого и начинаются этические проблемы. Поверьте, я не сторонник хвалить ушедшие времена и бурчать на молодёжь. Но сегодня у некоторых молодых адвокатов существует упрощённый взгляд на профессию, и это факт.

– То есть в принципе, чтобы стать достойным представителем адвокатской профессии, нужно базовое образование и первые шаги в коллегии, которая и станет своего рода школой «введения в профессию». Ну, и плюс постоянное повышение квалификации. А специально учиться на адвоката, получается, не обязательно?

– Это не панацея, конечно. Например, у нас постоянно перетекают люди внутри юридической профессии с одной специализации на другую. Адвокатами становятся бывшие полицейские, следователи. Собственно, и за рубежом то же самое происходит…

Но если уж говорить о недостатках системы образования, то она, на мой взгляд, в последние годы претерпела довольно спорные изменения в целом. Уничтожена классическая пятилетняя схема, она осталась разве что в системе МВД, им удалось отстоять отдельный образовательный стандарт. А в гражданском общем образовании действует известная двухуровневая система бакалавр-магистр.

Казалось бы, мы должны ощутить улучшение, так как юристы готовятся на год больше. Но парадокс в том, что в магистратуру может поступить любой, даже не имеющий базового юридического образования, ни четырёх-, ни пятилетнего. Иными словами, если говорить о юридической стороне вопроса, сегодня адвокатом, равно как и судьёй, и следователем, и так далее может стать физик, химик, ботаник, врач, кто угодно.

Двухлетняя магистратура не может заменить базовый курс. И в результате ответственную должность в принципе может занять неподготовленный человек. В судьи он вряд ли попадёт, его туда не допустят. Но это, опять же, не юридический запрет, а фактическая ситуация. А вот в адвокатуре таких барьеров у нас просто нет, у нас более открытое сообщество.

– Может, в этой связи стоит вспомнить о монополии адвокатуры не только по уголовным, но и по гражданским делам, о которой в последние годы так много говорилось? Ведь действительно, юрист, лишённый своим же сообществом статуса адвоката, продолжает практику на частной основе и порой даже с большей для себя свободой, так как остаётся фактически не связан ни ответственностью, ни этическими нормами?

– Вопрос непростой. Ведь, когда речь идёт о глобальной проблеме, у каждого разумного человека возникают вполне естественные опасения, а не будет ли хуже, после того как будут применены какие-то хирургические меры. То, что сложилось, сложилось исторически. И на сегодня в экономически развитых регионах работают десятки тысяч практикующих юристов в сфере права и экономики. Цифра очень приблизительная, потому что на самом деле они не пересчитаны, нет никакого реестра.

В 2002 году арбитражно-процессуальный кодекс запретил таким юристам участвовать в представительстве в арбитражных судах. То есть уже монополия частично была введена для адвокатов и штатных работников предприятий, которые участвуют в деле. Но тут же этот запрет стали легко обходить, принимая юристов временно на работу на период судебного разбирательства. И даже при этом стал ощутим громадный прессинг со стороны тех юристов-предпринимателей, кто оказался выброшен из практики.

Парадокс в чём – мы усиленно обсуждаем введение адвокатской монополии, в то время как действует постановление Конституционного суда, по сути её блокирующее. Был проверен Закон об адвокатской деятельности и адвокатуре в связи с АПК и положения, введённые в 2002 году, признаны неконституционными. А у нас ещё ни разу в истории не было прецедента, когда Конституционный суд пересмотрел свою правовую позицию, хотя он и уполномочен на это законом.

Но давайте представим, что законодатель всё же решил: только адвокаты имеют право практиковать. И очень много юристов изначально оказываются «за бортом». Как их принимать в адвокатское сообщество? По «нулевому варианту», без сдачи экзаменов? Если мы вольём в наши ряды такое количество юристов, как не размыть те этические устои, на которых адвокатура всегда держалась? Даже в советские годы, ограничивая число адвокатов, система не посягала на этические нормы, и мы считаем, что эти традиции мы несём через годы и десятилетия. А если произойдёт бесконтрольная ассимиляция, последствия могут быть самые непредсказуемые.

В то же время среди юристов-предпринимателей есть действительно много достойных специалистов. На 95% они практикуют в сфере экономических отношений. И здесь главным тестером является сам бизнес. Если всё-таки рядовой обыватель, которому приходится сталкиваться с решением правовых вопросов, не так много в этом понимает, с бизнесменом так просто не поговоришь. Он лучше знает свои интересы, знает, за что платит свои деньги. А значит, рынок сам качественно регулирует эти взаимоотношения. Кстати, есть немало адвокатов, успешно специализирующихся в этой сфере, и конкуренция им только на пользу.

– Есть ли тогда вопросы, связанные с законодательством, регулирующим деятельность адвокатуры, которые, на ваш взгляд, действительно вызывают тревогу?

– В частности, сейчас законодатель вводит обязательное представительство несовершеннолетних потерпевших по некоторым половым преступлениям. Считаю, что принудительно представлять нельзя, это нонсенс. Когда защищаешь обвиняемого, действует презумпция невиновности, и ею ты связан в своей позиции. Но когда речь идёт о потерпевшем – совсем другое дело. Тебя обязывают его защищать, а если ты считаешь, что он вовсе не потерпевший? Более того, считаешь, что, может быть, это он обвиняемый? Или адвокат видит, что доказательства обвинения собраны с нарушениями закона?

Думаю, что здесь законодатель скорее исходит из социальных посылов. Принудительное представительство потерпевших – воля политиков, которые решили, что адвокату как врачу должно быть всё равно кого лечить: «врагов» или «своих». Полагаю, здесь возникнут проблемы, и будут случаи, когда адвокаты просто не смогут представлять потерпевших.

– Вы входите в квалификационную комиссию Адвокатской палаты Москвы. Столичное адвокатское сообщество всё-таки больше на виду. Принято считать, что у вас более лояльно относятся к своим коллегам, чем в регионах, если так можно выразиться, «не судят» их строго. Как, по-вашему, принцип саморегуляции в адвокатуре сегодня эффективен?

– Я считаю, что Закон о СМИ, не испорченный последующими поправками, и Закон об адвокатской деятельности и адвокатуре – два закона в нашей стране, устанавливающих два наиболее демократических режима функционирования сообщества журналистов и сообщества адвокатов. Так что вам эта тема должна быть особенна близка на личном примере.

Так вот, институт саморегуляции адвокатского сообщества представляется мне краеугольным камнем его построения. И те, кто избран в корпоративные органы самоуправления, должны своим служением постоянно доказывать и обществу, и государству, что это бремя возложено на них не случайно. И ни в коем случае нельзя его перераспределять, с тем чтобы какая-нибудь государственная структура, скажем, «министерство адвокатуры» регулировало вопросы нашей жизнедеятельности.

Если говорить о дисциплинарном производстве, то наиболее распространённые дела связаны с историей о том, когда адвокат бездействовал. То есть взял деньги и как бы растворился. В таких случаях мы констатируем неисполнение обязанностей и дальше следует типовое решение. Но если адвокат признает неправоту, возвращает деньги и доверитель жалобу отзывает – в нашей палате это всегда влечёт за собой прекращение дисциплинарного производства. Несмотря на то, что Кодекс профессиональной этики адвоката вот уже как год позволяет обратное. Тем не менее мы считаем, что если конфликт улажен, то мы дальше в эту ситуацию лезть не должны. Наверное, этой позицией Адвокатская палата Москвы отличается от некоторых других.

Интересная и довольно частая категория дел – дела о вербальной активности, как я их называю. Бывает, что адвокат говорит много, но не в тему. И даже порой с использованием ненормативной лексики. Европейским судом даже установлена такая категория, как «замораживающий эффект». Когда адвокат слишком переусердствовал в выражении своего мнения, был слишком эмоционален, но особый характер его профессии не позволяет его наказывать слишком строго, даже если он нарушил этические предписания.

– Вы уже много раз приезжали на Северный Кавказ, помогая адвокатам региона достичь новых высот в повышении своего профессионального уровня. С каким настроением приезжаете сюда и что оставляете в душе, возвращаясь домой?

– Рад возможности публично отметить подвижническую работу президента Адвокатской палаты Ставропольского края, вице-президента ФПА РФ Ольги Борисовны Руденко. В нашей стране, насколько мне известно, только здесь дважды в год на постоянной основе проходят Высшие курсы повышения квалификации адвокатов: весенние в Ставрополе и осенние в Пятигорске. Причём занятия проводятся не только для членов Палаты Ставропольского края, но и всех адвокатов Северо-Кавказского и Южного федеральных округов.

Надо ли говорить, насколько важны эти мероприятия и насколько они результативны? Достаточно вспомнить недавнее награждение Ольги Борисовны Золотой медалью имени Н.Ф. Плевако, которой отмечают за особый вклад в развитие адвокатуры. При этом Адвокатская палата Ставрополья – одно из немногих региональных сообществ, кто также отмечен этой высшей корпоративной наградой. Так что наше тесное сотрудничество закономерно, и надеюсь, будет только развиваться и крепнуть.

 Вадим Баканов